Я вышла замуж восемнадцати лет. Мужу моему было шестьдесят, зато он был именно таким человеком, о каком мечтала для меня еще до моего появления на свет моя мать: богачом. Однако внешность у него была совсем не такая, какая чаще всего бывает у людей, скопивших большое состояние; ни грубостью, ни толстокожестью он не отличался. Как раз наоборот. Из-под густой шапки белых, как серебро, волос на вас смотрело ласковое, розовое, приветливое лицо. Но самой примечательной его чертой были глаза — черные, погасшие, невыразительные. Взгляд их был до странности неподвижен, особенно коада он устремлял его на то. что вызывало (или на того, кто вызывал) у него особый интерес. Казалось, что вместо зрачков у него увеличительные стекла, подобные тому, какие вставляют в глаз ювелиры, чтобы рассмотреть драгоценный камень. В глубине его зрачков никогда не отражалось незнание, удивление. восхищение или любопытство, а лишь безошибочное суждение о ценности того или иного предмета или (почему бы и нет?) человека, о ценности, выраженной прежде всего в деньгах.
И подумалось мне это. как ни странно, не после свадьбы — скажем, во время наших частых визитов к ювелирам и антикварам, а еще покуда он за мной ухаживал, до того, как сделал предложение. Тогда он был весьма почтителен, по крайней мере внешне. Но если вдуматься, чуть-чуть бесцеремонен. Во всяком случае, с точки зрения женщины, не желающей, чтобы ее рассматривали как выставленную на продажу древнюю вазу Танг или статуэтку майя. Мне же. молодой и неопытной, бесцеремонность эта льстила, так что под конец я в него влюбилась.
Он сидел в нашей жалкой гостиной (мы с матерью очень нуждались). почти ничего не говорил и только смотрел на меня. Впоследствии, после нашей женитьбы. я заметила, что он точно так же смотрит на вещи в магазинах.
Я, надо сказать, была очень хороша собой. Но. судя по его взгляду, красота моя вопреки обыкновению вовсе не вызывала робости, не покоряла. У него был вид человека, знающего, что при желании он может немедленно сей предмет приобрести и изучает его лишь для того, чтобы точно определить, сколько он в данный момент стоит и какую пользу из него можно извлечь впоследствии.
Наконец мы поженились. Муж меня любил, я его тоже. В течение двух лет брак наш был. можно сказать, счастливым. Но следует оговорить, что это была за любовь и какое это было счастье.
Постараюсь объяснить это на том же примере (я имею в виду глаза мужа). Именно глаза служили ему для связи с действительностью, точнее, с предметами. которые он неустанно приобретал. Его глаза устанавливали эту связь, укрепляли ее и в конце концов обрывали. Она проходила как бы два основных этапа: этап оценки и этап наслаждения покупкой. Первый протекал у торговцев, в магазинах. Муж бесконечно долго разглядывал предмет, не прикасаясь к нему, или же брал и долго вертел в руках, чтобы лучше рассмотреть своими остановившимися глазами сороки-воровки: можно было подумать, все его ощущения сводились к одному, зрительному. Второй этап, этап наслаждения приобретенной вещью, протекал дома, у него в кабинете. Это была просторная комната с большим столом и множеством полок вдоль стен, где он располагал свои последние приобретения. Пока они находились в кабинете, это значило, что он еще ими не насладился. Как он ими наслаждался? По-вампирски: своими погасшими глазами с неподвижным взглядом он «высасывал» вещь, как высасывают через едва заметную дырочку содержимое яйца. Высосанное яйцо, с виду целое, а на самом деле пустое, выбрасывают на помойку. Муж мой. «высосав» вещь, конечно, ее не выбрасывал, до этого не доходило. Просто она куда-то исчезала из его кабинета и больше уже не появлялась.
Любовь мужа ко мне во всем походила на его любование вещами. Он не мог на меня наглядеться: все смотрел,смотрел, смотрел — за столом, в гостях. в баре, в театре, в саду, на пляже, в горах, среди уличной толпы, в пустыне... В этом неотрывном, уже не холодно-оценивающем. а ненасытно-наслаждающемся взгляде и заключалась его любовь. Я, в свою очередь, была к нему очень привязана. Наверное. я питала к нему то же. что испытывали бы к своему хозяину-фетишисту неодушевленные предметы, будь у них чувства: тут были и благодарность, и желание блеснуть своей красотой, и признание его превосходства.
И вдруг ни с того ни с сего муж меня разлюбил, буквально перестал смотреть в мою сторону! Мы жили по-прежнему. но он как бы удалил меня из поля своего зрения, как удалял из своего кабинета вещи, которыми вдоволь налюбовался. Правда, привязанность его ко мне при этом не ослабла а. напротив, в известном смысле упрочилась: пропало чувство собственности. Он стал относиться ко мне, как относятся к женщине, с которой связывает давняя близость. Короче говоря, я перестала быть для него вещью и стала человеком. Другая бы на моем месте обрадовалась, решила бы, что эта перемена — к лучшему, что она свидетельствует об укреплении супружеских уз. А я убивалась и ничего не могла с собой поделать: мне казалось, что меня «разжаловали», что положение мое пошатнулось. что я уже не та. что прежде. Да. да, мне было жаль того времени. когда я была лишь красивой, дорогой вещью, которую купили и которой любовались наравне с прочими вещами, и ненавистно положение жены, к которой питают обычные человеческие. почтительные, нежные чувства.
Через год после этой моей метаморфозы — превращения из вещи в человека — муж умер. Таким образом, мы с ним прожили всего три года, а как «хозяин с вещью» — только два. Я вдруг оказалась в одиночестве, владелицей внушительного состояния и, увы. больше, чем когда бы то ни было, чувствовала себя женщиной, личностью, человеком.
Не буду вам рассказывать, как я жила эти* последние годы. Откройте любой журнал мод. пробегите раздел светской хроники, и вы получите обо мне и о моей жизни полное представление. подкрепленное соответствующими фотоиллюстрациями: вот я катаюсь на лыжах по снежным склонам Кортины, загораю в бикини на Лидо, охочусь в Кении, ловлю рыбу в Южных морях, веселюсь на костюмированном балу в Нью-Йорке, играю в гольф в Кенте, безумствую на бое быков в Мадриде: а вот я завсегдатай игорных домов Майами, туристка, осматривающая развалины Персеполя... и так далее и тому подобное. Вы наверняка видели меня бессчетное количество раз и. быть может. даже мне завидовали, хотя завидовать мне нечего: я никак не могу найти человека, который бы любил меня так. как я хочу, такой любовью, к какой приучил меня мой муж. В известном смысле я травмирована на всю жизнь: мне надо, чтобы меня оценили, купили и использовали, как оценивают, покупают и используют редкую, дорогую вещь. Другие варианты любви меня не интересуют.
К сожалению, теперь мне куда сложнее, чем было когда-то. когда мы с матерью жили в бедной квартирке и от охотников «оценить, купить и использовать» не было отбоя. Благодаря своему замужеству я перешла в ту категорию лиц. которые сами в состоянии купить все. что угодно, но стать чьей-то собственностью уже не могут... Кто позволит себе такую роскошь, как «приобрести» меня? Я ясно отдаю себе отчет в том. что взгляд, который когда-то так меня будоражил, потому что хладнокровно оценивал мои данные, взгляд, который заставил меня влюбиться, когда я была бедна, — такой взгляд теперь мог обратить на меня лишь человек, способный завладеть не только мной самой, но и моим состоянием. Иначе говоря, человек этот должен быть еще более богатым, чем я. С другой стороны, надо еще. чтобы он захотел владеть мною! Следовательно, шансы мои значительно сократились.
В подтверждение своих слов я хочу вкратце рассказать одну историю — о том, как у меня чуть не завязался роман с одним молодым интеллигентом, которого я встретила недавно в доме общих друзей. Его острый ум. его необычайная. даже излишняя серьезность. а главное, новая для меня манера судить о вещах и о людях очень меня заинтересовали. Я стала с ним встречаться все чаще и чаще. Как правило. я назначала ему свидание на какой-нибудь площади, он ждал меня, я подъезжала на машине и забирала его, чтобы махнуть за город, иной раз довольно далеко. Мы с ним разговаривали. Мы только и делали, что разговаривали. Вернее, он говорил, а я слушала.
Он был так разговорчив и так красноречив, что я не раз ловила себя на мысли: вот если бы слова ценились на вес золота, он бы наверняка мог меня купить! Но. увы, мой интеллектуал был очень беден. В итоге он, конечно, в меня влюбился. Я. как водится в таких случаях, поняла это по тому, как он на меня смотрел. Но его взгляд, обыкновенный страстный взгляд влюбленного, оставлял меня холодной. Мне нужно, чтобы во взгляде мужчины отражалась хладнокровная, безошибочная оценка моих данных, а на такой взгляд способно вдохновить только большое богатство, такое, которое может без труда поглотить даже мое огромное состояние. Если я стою, предположим, пять миллиардов, то взгляд должен располагать силой, равной, по меньшей мере, пятидесяти. Кстати, первоначальная диспропорция между моей бедностью и богатством моего мужа была намного больше.
Поэтому, когда мой влюбленный интеллектуал сделал первую попытку сближения, я. даже не раздумывая, машинально оттолкнула его. сказав:
— Нет. нет. мы с вами можем быть только друзьями! Чтобы стать моим возлюбленным, вы слишком бедны.
Дело было за городом. Он не произнес ни слова, вышел из машины и зашагал по шоссе. Я его даже не окликнула. Сила его взгляда, когда он хотел меня поцеловать, исчислялась не пятьюдесятью миллиардами, а теми жалкими грошами, которые он .получал раз в месяц от отца. Правда, я могла сделать с ним то, что некогда сделал со мной мой муж: оценить его, купить и использовать. Но, как я уже сказала, первый брак меня травмировал. Боюсь, что мой удел — всю жизнь быть вещью в поисках владельца.
И подумалось мне это. как ни странно, не после свадьбы — скажем, во время наших частых визитов к ювелирам и антикварам, а еще покуда он за мной ухаживал, до того, как сделал предложение. Тогда он был весьма почтителен, по крайней мере внешне. Но если вдуматься, чуть-чуть бесцеремонен. Во всяком случае, с точки зрения женщины, не желающей, чтобы ее рассматривали как выставленную на продажу древнюю вазу Танг или статуэтку майя. Мне же. молодой и неопытной, бесцеремонность эта льстила, так что под конец я в него влюбилась.
Он сидел в нашей жалкой гостиной (мы с матерью очень нуждались). почти ничего не говорил и только смотрел на меня. Впоследствии, после нашей женитьбы. я заметила, что он точно так же смотрит на вещи в магазинах.
Я, надо сказать, была очень хороша собой. Но. судя по его взгляду, красота моя вопреки обыкновению вовсе не вызывала робости, не покоряла. У него был вид человека, знающего, что при желании он может немедленно сей предмет приобрести и изучает его лишь для того, чтобы точно определить, сколько он в данный момент стоит и какую пользу из него можно извлечь впоследствии.
Наконец мы поженились. Муж меня любил, я его тоже. В течение двух лет брак наш был. можно сказать, счастливым. Но следует оговорить, что это была за любовь и какое это было счастье.
Постараюсь объяснить это на том же примере (я имею в виду глаза мужа). Именно глаза служили ему для связи с действительностью, точнее, с предметами. которые он неустанно приобретал. Его глаза устанавливали эту связь, укрепляли ее и в конце концов обрывали. Она проходила как бы два основных этапа: этап оценки и этап наслаждения покупкой. Первый протекал у торговцев, в магазинах. Муж бесконечно долго разглядывал предмет, не прикасаясь к нему, или же брал и долго вертел в руках, чтобы лучше рассмотреть своими остановившимися глазами сороки-воровки: можно было подумать, все его ощущения сводились к одному, зрительному. Второй этап, этап наслаждения приобретенной вещью, протекал дома, у него в кабинете. Это была просторная комната с большим столом и множеством полок вдоль стен, где он располагал свои последние приобретения. Пока они находились в кабинете, это значило, что он еще ими не насладился. Как он ими наслаждался? По-вампирски: своими погасшими глазами с неподвижным взглядом он «высасывал» вещь, как высасывают через едва заметную дырочку содержимое яйца. Высосанное яйцо, с виду целое, а на самом деле пустое, выбрасывают на помойку. Муж мой. «высосав» вещь, конечно, ее не выбрасывал, до этого не доходило. Просто она куда-то исчезала из его кабинета и больше уже не появлялась.
Любовь мужа ко мне во всем походила на его любование вещами. Он не мог на меня наглядеться: все смотрел,смотрел, смотрел — за столом, в гостях. в баре, в театре, в саду, на пляже, в горах, среди уличной толпы, в пустыне... В этом неотрывном, уже не холодно-оценивающем. а ненасытно-наслаждающемся взгляде и заключалась его любовь. Я, в свою очередь, была к нему очень привязана. Наверное. я питала к нему то же. что испытывали бы к своему хозяину-фетишисту неодушевленные предметы, будь у них чувства: тут были и благодарность, и желание блеснуть своей красотой, и признание его превосходства.
И вдруг ни с того ни с сего муж меня разлюбил, буквально перестал смотреть в мою сторону! Мы жили по-прежнему. но он как бы удалил меня из поля своего зрения, как удалял из своего кабинета вещи, которыми вдоволь налюбовался. Правда, привязанность его ко мне при этом не ослабла а. напротив, в известном смысле упрочилась: пропало чувство собственности. Он стал относиться ко мне, как относятся к женщине, с которой связывает давняя близость. Короче говоря, я перестала быть для него вещью и стала человеком. Другая бы на моем месте обрадовалась, решила бы, что эта перемена — к лучшему, что она свидетельствует об укреплении супружеских уз. А я убивалась и ничего не могла с собой поделать: мне казалось, что меня «разжаловали», что положение мое пошатнулось. что я уже не та. что прежде. Да. да, мне было жаль того времени. когда я была лишь красивой, дорогой вещью, которую купили и которой любовались наравне с прочими вещами, и ненавистно положение жены, к которой питают обычные человеческие. почтительные, нежные чувства.
Через год после этой моей метаморфозы — превращения из вещи в человека — муж умер. Таким образом, мы с ним прожили всего три года, а как «хозяин с вещью» — только два. Я вдруг оказалась в одиночестве, владелицей внушительного состояния и, увы. больше, чем когда бы то ни было, чувствовала себя женщиной, личностью, человеком.
Не буду вам рассказывать, как я жила эти* последние годы. Откройте любой журнал мод. пробегите раздел светской хроники, и вы получите обо мне и о моей жизни полное представление. подкрепленное соответствующими фотоиллюстрациями: вот я катаюсь на лыжах по снежным склонам Кортины, загораю в бикини на Лидо, охочусь в Кении, ловлю рыбу в Южных морях, веселюсь на костюмированном балу в Нью-Йорке, играю в гольф в Кенте, безумствую на бое быков в Мадриде: а вот я завсегдатай игорных домов Майами, туристка, осматривающая развалины Персеполя... и так далее и тому подобное. Вы наверняка видели меня бессчетное количество раз и. быть может. даже мне завидовали, хотя завидовать мне нечего: я никак не могу найти человека, который бы любил меня так. как я хочу, такой любовью, к какой приучил меня мой муж. В известном смысле я травмирована на всю жизнь: мне надо, чтобы меня оценили, купили и использовали, как оценивают, покупают и используют редкую, дорогую вещь. Другие варианты любви меня не интересуют.
К сожалению, теперь мне куда сложнее, чем было когда-то. когда мы с матерью жили в бедной квартирке и от охотников «оценить, купить и использовать» не было отбоя. Благодаря своему замужеству я перешла в ту категорию лиц. которые сами в состоянии купить все. что угодно, но стать чьей-то собственностью уже не могут... Кто позволит себе такую роскошь, как «приобрести» меня? Я ясно отдаю себе отчет в том. что взгляд, который когда-то так меня будоражил, потому что хладнокровно оценивал мои данные, взгляд, который заставил меня влюбиться, когда я была бедна, — такой взгляд теперь мог обратить на меня лишь человек, способный завладеть не только мной самой, но и моим состоянием. Иначе говоря, человек этот должен быть еще более богатым, чем я. С другой стороны, надо еще. чтобы он захотел владеть мною! Следовательно, шансы мои значительно сократились.
В подтверждение своих слов я хочу вкратце рассказать одну историю — о том, как у меня чуть не завязался роман с одним молодым интеллигентом, которого я встретила недавно в доме общих друзей. Его острый ум. его необычайная. даже излишняя серьезность. а главное, новая для меня манера судить о вещах и о людях очень меня заинтересовали. Я стала с ним встречаться все чаще и чаще. Как правило. я назначала ему свидание на какой-нибудь площади, он ждал меня, я подъезжала на машине и забирала его, чтобы махнуть за город, иной раз довольно далеко. Мы с ним разговаривали. Мы только и делали, что разговаривали. Вернее, он говорил, а я слушала.
Он был так разговорчив и так красноречив, что я не раз ловила себя на мысли: вот если бы слова ценились на вес золота, он бы наверняка мог меня купить! Но. увы, мой интеллектуал был очень беден. В итоге он, конечно, в меня влюбился. Я. как водится в таких случаях, поняла это по тому, как он на меня смотрел. Но его взгляд, обыкновенный страстный взгляд влюбленного, оставлял меня холодной. Мне нужно, чтобы во взгляде мужчины отражалась хладнокровная, безошибочная оценка моих данных, а на такой взгляд способно вдохновить только большое богатство, такое, которое может без труда поглотить даже мое огромное состояние. Если я стою, предположим, пять миллиардов, то взгляд должен располагать силой, равной, по меньшей мере, пятидесяти. Кстати, первоначальная диспропорция между моей бедностью и богатством моего мужа была намного больше.
Поэтому, когда мой влюбленный интеллектуал сделал первую попытку сближения, я. даже не раздумывая, машинально оттолкнула его. сказав:
— Нет. нет. мы с вами можем быть только друзьями! Чтобы стать моим возлюбленным, вы слишком бедны.
Дело было за городом. Он не произнес ни слова, вышел из машины и зашагал по шоссе. Я его даже не окликнула. Сила его взгляда, когда он хотел меня поцеловать, исчислялась не пятьюдесятью миллиардами, а теми жалкими грошами, которые он .получал раз в месяц от отца. Правда, я могла сделать с ним то, что некогда сделал со мной мой муж: оценить его, купить и использовать. Но, как я уже сказала, первый брак меня травмировал. Боюсь, что мой удел — всю жизнь быть вещью в поисках владельца.
