В. БАЙДАШИН, корреспондент ТАСС, — специально для «Ровесника»
В небольшом городке Нью-Брансуик, расположенном часе езды от Нью-Йорка, в здании местного суда шел политический процесс над видной активисткой движения американских негров за равные права Ассатой Шакур.
Чтобы попасть в зал суда, автору пришлось подвергнуться унизительной процедуре тщательнейшего обыска и досмотра. Для начала полицейский отобрал магнитофон, фотоаппарат, блокнот и авторучку. Затем заставил вывернуть ясе карманы и изучил их содержимое. После этого специальным прибором, которым просматривают пассажиров в аэропортах, прошелся по всей одежде. И, только убедившись, что корреспондент не имеет при себе ничего «противозаконного и опасного», полицейский дал команду пропустить.
«Обвинение ищет любые поводы, чтобы оправдать те жестокие меры наказания, которых оно требует в отношении Ассаты,— сказал мне во время перерыва в заседании ее адвокат, видный негритянский юрист Льюис Майерс. — Если узнают, что Ассата дала интервью «красному» корреспонденту, то поднимут такую шумиху в зале суда и в печати, что это может только повредить ей. Не забывайте, что ее участь будет решать жюри, в составе которого нет ни одного негра».
Адвокат предоставил мне несколько выступлений Ассаты в суде перед присяжными, а также написанных ею собственноручно текстов для листовок, которые издаются созданным недавно «Комитетом в защиту Ассаты Шакур» для распространения на митингах протеста и просто на улицах. Эти слова Ассаты, с ее разрешения, и использованы здесь в качестве прямой речи.
От редакции. «Будем надеяться и верить», — прочтете вы в конце этой корреспонденции из Нью-Йорка. Надежды на отмену нелепого обвинения против Ассаты Шакур не сбылись. Когда материал уже был сверстан, пришло известие, что она приговорена к пожизненному заключению. Судебная машина США добавила в свой список нарушений прав и свобод человека еще одну расистскую расправу.
Если ты живешь в Америке, ощущение страха может оказаться даже полезным. Но плохо, если страх тебя подчиняет, если он парализует твою волю к борьбе. Я больше страшусь того, что со мной будет, если перестану бороться, чем того, что произойдет, если буду продолжать борьбу. Я негритянская революционерка и потому стала жертвой ненависти и издевательств, на которые способна Америка. Как и за другими негритянскими революционерами. за мной охотились как за зверем, и, как других негритянских революционеров, Америка хочет меня линчевать.
Сотни лет тому назад мои предки были похищены в Африке и насильно вывезены со своей родины в Америку, где их превратили в рабов. Вы, возможно, слышали о нашумевшей книге писателя-негра Алекса Хейли «Корни», которая вышла в США в прошлом году. Недавно по ней был поставлен многосерийный телевизионный фильм. Для многих американцев жестокости рабства в США были открытием, они впервые узнали, как негров заставляли отказаться от своего языка, от своих имен, от африканской культуры. Двенадцать лет понадобилось А. Хейли, чтобы найти свои «корни»: он совершил не одно путешествие через океан к африканским берегам, но все-таки разыскал в Гамбии те места, где жили его предки, точно установил их племя, язык и свое настоящее имя.
Нашему брату Хейли (у американских негров принято обращаться друг к другу как к «брату» или «сестре». — В. Б,) повезло. Но миллионы других негров в Америке, в частности я, не могут сделать того же. Поэтому, стремясь вернуться к своим «корням» и заново открыть для себя культуру своих предков, многие из нас в последние годы поменяли свои имена, произошедшие из нашего рабского прошлого, на другие, африканские. Я выбрала себе имя Ассата Шакур».
Ей 29 лет. Родилась на Юге, в штате Северная Каролина, и рано испытала на себе, каково в Америке родиться «небелым». Однажды, когда ей было семь лет, мать пошла с ней в местную библиотеку. Но едва они переступили порог, как услышали: «Неграм сюда нельзя». «Успокойся, доченька, не плачь, — приговаривала мать, вытирая слезы девочке и себе. — Скоро мы переедем жить на север, в Нью-Йорк. говорят, там нашим людям жить полегче».
В Нью-Йорке, однако, оказалось ненамного лучше. Правда, школьницу Джоан Чезимард, как звали тогда Ассату Шакур, здесь не гнали из библиотеки: в Гарлеме как раз все для негров — и библиотеки, и, школы, и магазины. Ведь в Гарлеме живут одни негры. Другое дело, что гарлемские библиотеки не идут ни в какое сравнение с теми, которые находятся в «белых» кварталах Нью-Йорка. Натура впечатлительная, обостренно воспринимающая все, что происходит вокруг, Ассата Шакур не могла смириться с живучим еще в США расизмом, с дискриминацией по цвету кожи.
И она включается в борьбу. Закончив с отличием колледж, Ассата вступает в организацию «Черные пантеры», которая в 60-е годы наряду с другими прогрессивными силами шла в авангарде негритянского движения за равные права. В это время в негритянских газетах начинают появляться стихи за подписью Ассаты. В них — скорбь и гнев, надежда и призыв бороться за равенство и свободу. Их часто читают на митингах. Ассата и сама много выступает перед гарлемцами.
За ней устанавливают слежку. Реакционная газета «Дейли ньюс» помещает провокационную статью, называя ее «красным комиссаром» и «идеологом негритянских террористов». Первый камень брошен, и вот в феврале 1972 года шеф нью-йоркской полиции Патрик Мэрфи объявляет Ассату Шакур «особо опасной преступницей типа Анджелы Дэвис». При ее задержании полицейским разрешается действовать по принципу: «Сначала стреляй, потом спрашивай». Фотографии Ассаты в профиль и анфас показали по телевидению, поместили в газетах, расклеили на стенах метро и почтовых отделений. Во все полицейские участки Нью-Йорка и соседнего штата Нью-Джерси полетели депеши о задержании Ассаты Шакур с описанием ее примет. Охота началась.
«Я на себе поняла, что пути американского «правосудия» поистине неисповедимы, — говорит Ассата. — Не предъявив мне какого-либо обвинения, не назвав «преступления», меня тем не менее объявили «опасной преступницей». Я была вынуждена уйти из школы, где преподавала историю, и скрываться. Друзья решили охранять меня, так как с благословения Мэрфи в меня мог стрелять без предупреждения любой «коп» (кличкам часто употребляемая по отношению к полицейским в США. — В. Б.). Това ри и очень берегли меня, но все же полиция напала на след. Поздно вечером 2 мая 1973 года я с двумя товарищами возвращалась из Нью-Йорка в Нью-Джерси (друзья перевозили Ассату только с наступлением темноты: днем ее мог опознать любой патрульный полицейский. — В. В.). На ответвлении шоссе Нью-Джерси — Тернпайк к городу Нью-Брансуик наш белый «понтиак» вдруг остановил патрульный полицейский. Нам сразу же показалось, что «коп» уже знал, кто едет в машине, так как он держал наготове пистолет. Я легла на сиденье, и тут же раздались выстрелы. Видимо, первая же пуля попала в меня: я сразу потеряла сознание, а очнулась в тюремном госпитале. Уже там, после операции, мне сказали, что один из моих товарищей убит, другой схвачен, мне же предъявлено обвинение в «убийстве патрульного полицейского».
Ассата не сказала, что она вообще чудом осталась жива в тот день. Первые две пули патрульного Джеймса Харпера предназначались именно ей. Хотя она успела отвернуться от полицейского и лечь на сиденье, Харпер выстрелил, так как заранее знал, кто едет в «понтиаке». Задержание машины в данном случае было обычной засадой. Харпер стрелял наверняка. Больше часа — пока к месту перестрелки подъехали другие полицейские машины, пока эксперты из полицейского управления фотографировали, производили осмотр места происшествия и делали замеры — Ассата оставалась лежать без сознания в машине, теряя кровь. Ее увезли в больницу лишь после того, как были закончены все формальности.
«Преступление и наказание. 1776 —1976 — очерк двухсотлетней истории» — так был назван коллаж, помещенный в американском журнале «Ньюсуик». Двести лет насилия, жестокости, преследований и издевательств над негритянским населением, истребление индейцев — такой предстает история Соединенных Штатов и на картинах, сделанных двести, сто лет назад, и на совсем недавних фотографиях. Внизу слева: Ассата Шакур. Фото взято из газеты «Дейли уорлд» (США).
С того майского дня началась ее тюремная эпопея, равной которой по жестокости давно не припомнят в штатах Нью-Йорк и Нью-Джерси. Заполучив Ассату в свои руки, судебные власти Нью-Джерси начали спешно готовить процесс над тяжелораненой негритянской активисткой. Казалось, предусмотрено было все. Состав суда был подобран из одних белых и соответствующим образом обработан. И тем не менее присяжные при вынесении вердикта разошлись во мнениях, причем большинство их не согласились с версией обвинения и высказались за оправдание Ассаты Шакур. По американским законам, решение присяжных должно быть единогласным, и судье пришлось назначить новый процесс.
Подготовка к новому суду длилась около трех лет. В промежутке Ассату не выпустили на свободу «под залог», что разрешают даже самым опасным преступникам. Ее перевезли из Нью-Брансуика (штат Нью-Джерси) в нью-йоркскую тюрьму на острове Райкерз. Здесь, в Нью-Йорке, ей пришлось пережить еще четыре (!) процесса по ложным обвинениям в «ограблении федерального банка», «попытке убийства двух нью-йоркских полицейских», «похищении человека с угрозой для его жизни» и, наконец, «заговоре».
Все попытки позорно провалились: присяжные во всех случаях единодушно оправдали Ассату. На последнем процессе, во время которого судья лишил Ассату Шакур ее адвоката — видной негритянской юристки Эвелин Уильямс, упрятав ее в тюрьму под предлогом «неуважения к суду», Ассата взялась защищать себя сама. Она вполне профессионально провела перекрестный допрос «свидетелей» обвинения — агентов охранки, выведя их на чистую воду. А ее заключительная речь вызвала аплодисменты присутствовавших в зале суда.
«Вместе с вами, — сказала Ассата, обращаясь к присяжным, — я слышала, как судья Томпсон говорил об американской системе правосудия. Он говорил о презумпции невиновности, о равенстве и о справедливости. Он нарисовал здесь прекрасный мир. Однако я прождала суда два с половиной года. Правосудие, по-моему, не входит больше в понятие «американская мечта», оно — кошмар Америки. Было время, когда я хотела верить, что в этой стране существует справедливость. Однако реальность сокрушила и разнесла вдребезги мои надежды. В ожидании суда я, можно сказать, защитила для самой себя в тюремной камере ученую степень по правосудию, вернее, по отсутствию такового в США в его подлинном смысле.
Я сидела вместе с бедной женщиной, готовящейся стать матерью. Она отбывает 90 дней за то, что унесла из магазина пачку детских пеленок. У нее не было денег на пеленки! Президент же США, который несет ответственность за гибель тысяч американцев и сотен тысяч вьетнамцев, даже формально не был обвинен в каком-либо преступлении. Разве это равенство перед законом? А миллионы людей, которые с самого рождения обречены прозябать в бедности и работать, как волы. Где для них справедливость? И что это за справедливость? Когда бедняка за любую провинность тащат в тюрьму, а богача отпускают на свободу. Когда свидетелей покупают и подкупают. Когда само свидетельство выдумывается и фабрикуется. Когда людей судят не за преступные действия, а за политические убеждения...
Медгар Эверс, Фред Хэмптон, Клиффорд Глоувер — они видели эту справедливость? Эверс, лидер негритянского движения за равные права на Юге, был убит куклуксклановцами. Хэмптон, возглавлявший организацию «Черные пантеры» в Чикаго, погиб от руки полицейского, Клиффорду Глоуверу было всего 10 лет, когда в Нью-Йорке его жизнь выстрелом в спину оборвал белый полисмен. А где справедливость в отношении коренного населения?
Мое «дело» — наглядный пример того, как у нас осуществляется правосудие. На протяжении всей истории Америки людей сажают в тюрьму за их политические убеждения, ложно обвиняя в уголовных преступлениях. Те, кто выступает против несправедливости системы, дорого платят за свою смелость, в иных случаях и своей жизнью. Лолита Леброн ’, Анджела Дэвис — им. как и многим другим, предъявили обвинения в уголовных преступлениях, но фактически они были политзаключенными. Мартина Лютера Кинга без конца арестовывали за то, что он возглавлял мирные демонстрации протеста, пока расистская пуля не оборвала его жизнь.
У меня нет никакой веры в систему правосудия в нашей стране. Я слишком много видела. Если бы у нас существовала справедливость, я бы не находилась сейчас здесь, на скамье подсудимых».
Суд присяжных — одиннадцать белых и один негр — оправдал Ассату. Однако на свободу ее и на этот раз не выпустили: ведь над ней еще висело первое обвинение — в «убийстве патрульного полицейского» в Нью-Джерси. Ассату вернули в тюрьму на остров Райкерз. Когда она, улыбаясь, вошла в свою камеру с букетом цветов, подаренных друзьями после ее оправдания, на нее набросились одиннадцать здоровенных тюремщиков. Особенно усердствовал рыжий детина, сопровождавший Ассату в суд и слышавший ее выступление. «Свободы захотела, справедливости? Получай сполна!» — ревел он и бил ее, лежащую на полу, ногами. Ассате разбили голову, не оставили на теле живого места. Однако ни один из охранников-расистов не был подвергнут хотя бы дисциплинарному взысканию.
Утром 29 января 1976 года несколько полицейских машин с нью-йоркскими номерами вынырнули из тоннеля «Линкольн-таннел», соединяющего Нью-Йорк с территорией штата Нью-Джерси. Здесь, в Нью-Джерси, к ним присоединились полицейские машины из Нью-Брансуика, в которых сидело около 40 вооруженных солдат национальной гвардии штата, и кавалькада машин понеслась, мигая огнями, по широкому бетонному шоссе Нью-Джерси — Тернпайк на юг, в Нью-Брансуик. Конечным пунктом этого полицейского вояжа, который нарушил тихий уют небольшого городка, было серое мрачное здание тюрьмы «особо строгого режима», построенное еще в прошлом веке. Ассата Шакур (это в ее честь полицейские власти устроили подобную шумиху) вышла из машины, и сразу же ее схватили за локти два полицейских агента. Несмотря на внушительную охрану, Ассата закована: на руках и на ногах цепи. «Точно так привозили моих предков из Африки в рабовладельческую Америку», — говорит она.
«В Нью-Брансуике меня встретили с «почестями», которые редко оказывают даже настоящим опасным преступникам, — рассказывает Ассата. — По словам местного шерифа, специально для меня в подвале тюрьмы выстроили новую камеру. В этой «новой» камере не было ни света, ни элементарной вентиляции, а сырые стены уже вполне были освоены мокрицами и жучками. После того как мои адвокаты подали протест, судье Т. Эпплби понадобилось несколько недель, чтобы дать указание тюремщикам вкрутить в камере лампочку.
Мне запретили прогулки на воздухе (что, кстати, не возбраняется матерым уголовникам, находящимся в этой тюрьме. — В. Б.). Все 24 часа я вынуждена сидеть в подземном карцере под неусыпным наблюдением специально поставленных сюда охранников. Они мне как-то признались, что это подземелье — для них самое ужасное место дежурства. Через адвокатов я потребовала предоставить мне возможность хоть для физзарядки в коридоре (размеры ее темницы этого нс позволяют. — В. Б.). Последовал отказ. Мне сказали, что я еще успею походить, когда начнется суд».
Уже второй год Ассата Шакур содержится в подобных условиях. Национальная конференция негритянских адвокатов и Национальный союз борьбы против расистских и политических репрессий попытались добиться у судебных властей Нью-Джерси перевода Ассаты в нормальную камеру: у нее начало портиться зрение. Власти оставили эту просьбу без внимания.
«Удивительная женщина, эта Ассата, —сказал в беседе со мной ее адвокат Льюис Майерс. — Казалось бы, все делает полицейско-тюремная система, чтобы смять, раздавить, растоптать ее. Она ведь, по их мнению, хлюпик-интеллигент. Однако Ассата не сдается и собирается бороться до конца. Чем сильнее на нее давление, тем выше ее дух, И еще, она большой оптимист и верит, что доживет до того дня, когда все люди в Америке будут равны. Она и дочь свою назвала африканским именем — Какуя, что означает «Надежда».
Ассата и в тюрьме продолжает бороться. В прошлом году накануне 4 июля, когда в США проходило помпезное празднование 200-летия образования республики, она передала на волю заявление, которое зачитали на массовом митинге в Филадельфии.
«Что значит это 200-летие для негров, чиканос, пуэрториканцев? Что оно значит для бедняков, трудящихся масс, всех, кто подвергается капиталистическому угнетению? Что значит оно для коренных американцев — индейцев? Что значит оно для всех жертв Америки? — писала в своем заявлении Ассата. — Что мы должны праздновать? Расправы и расстрелы инакомыслящих в Вундед-Ни, Аттике, Бирмингеме, Кентском университете? Маккартизм и Уотергейт? Линчевание негров, концентрационные лагеря и аморальную войну в Индокитае, развязанную нашим правительством? Может быть, мы должны чествовать в этот день ФБР и ЦРУ, горящий куклуксклановский крест и власть всемогущего доллара?
В Америке нет ни свободы, ни справедливости, ни равенства. В 1776 году американские негры были рабами. Они остаются рабами н в 1976-м, угнетенные расистской системой, в которой имущие владеют всем, а неимущие на них работают. В 1776 году американская республика была основана земельными аристократами, которые пеклись о защите своих интересов. И в 1976-м наша страна остается в руках кучки богатых. Вот почему мы не должны принимать этот юбилей, который нам пытаются навязать сильные мира сего в США. Только глупец может праздновать свою собственную кабалу.
Нам нечего праздновать! Пусть празднуют Рокфеллеры, дюпоны, форды и мелоны. Это их юбилей. Это декларация их независимости. Мы же в этот день должны принять новую, подлинно народную декларацию. Давайте работать. Организовываться, бороться, чтобы через сто лет нашим детям действительно было что праздновать».
В этих словах вся Ассата — решительная, стойкая, не теряющая веры в победу своего дела. Сейчас в США предпринимается шестая (!) по счету попытка расправиться с ней судебным путем. В случае осуждения ее ожидает пожизненное заключение — то, чего давно добиваются власти.
«Суд идет!» — раздается в Нью-Брансуике. Идет неправый суд над мужественной негритянской поэтессой, историком, пламенным борцом против расизма и политических репрессий в США. Когда я приехал в Нью-Брансуик, около здания суда гремела молодежная демонстрация, в которой участвовали студенты белые и негры, старшеклассники, молодые рабочие и служащие. Люди скандировали: «Свободу Ассате Шакур!», «Долой судебную расправу!», «Ассата — мы с тобой!» На одном из плакатов было написано: «Мы верим — Ассата разорвет цепи и выйдет из подземелья!» Да, будем надеяться и верить.
Нью-Йорк, март
