Клаус ЛУСТИ Г, 19 лет (ФРГ) — в письме в западногерманское издательство «ФИШЕР ТАШЕНБУХ»:
Меня вышвырнули на улицу за то; что написал в журнале «Ран», как в нашей фирме поставлено «профессиональное обучение». Расскажу все по порядку.
Я только-только окончил школу и хотел стать столяром. Обратился в фирму «Браун». Принял меня лично г-н Браун, хозяин предприятия. Он описал блестящие перспективы, которые открывает работа в его фирме: современное производство, выпуск мебели по заказам магазинов. Ну повезло, радовался я и через неделю приступил к работе. Это было 1 сентября 1973 года. Я надеялся, что на таком небольшом предприятии у них наверняка найдется время, чтобы посвятить меня в тонкости столярного дела.
Ерунда... Никто и не думал учить меня. Сунули в руки щетку: подметай-ка пол! Так и пошло — подметаю, клею оконные рамы, таскаю доски. Я. конечно, не против, пожалуйста, все сделаю, только делу бы учили.
Но хуже всего, что меня заставляли работать с пульверизатором. Занятие не только ничего не дающее ученику, но и вредное для здоровья. Мы имели дело с лаком на нитро-основе. Красили в небольшой комнатенке, окна закрыты. Но, даже когда их открывали, мы еле видели друг друга — как в тумане. Только если кому-нибудь из рабочих становилось плохо, заводили разговор о том, как опасна эта работа. Ни вентиляции, ни защитных масок — ничего. А г-н Браун предпочитал никогда не заглядывать в нашу «газовую камеру».
Фирма водила за нос службу надзора за условиями труда. Г-н Браун кормил всех сказками о том, что он вот-вот начнет строить новое помещение и участок уже, мол, арендован. И разговоры о вентиляции в старых цехах временно замолкали. Мы-то знали, что он арендовал участок не для промышленного строительства. Но даже когда эти сведения дошли до службы надзора за условиями труда, г-н Браун уперся на своем и опять добился разрешения «в порядке исключения» работать по-старому.
За весь срок, отведенный на мое обучение, я не получил практически ничего из того, что было расписано по пунктам в плане профессиональной подготовки. Мой шеф рассуждал так: надо же кому-то и мусор выгребать, а кому же, как не ученику!
Профсоюзные правила хозяин фирмы не ставил ни во что, даже больше того — с тем, кто о них заикнется, один разговор: уволю, и точка! Он и мне пригрозил, чтобы я не вздумал обратиться за помощью в профсоюз. Мол. мигом окажусь на улице. Да-да. так и говорил. А как он злился, если кто-нибудь болел и не выходил на работу...
Я завел дневник, стал записывать все. что происходит в наших мастерских. Я твердо решил рассказать в печати. как шло мое «профессиональное обучение». И вот однажды я послал свои записи в журнал «Ран». Мне хотелось предупредить других, чтобы они. нанимаясь в ученики, не были такими же доверчивыми, как я. и не строили иллюзий.
Журнал «Ран» известен тем. что он не боится затрагивать острые вопросы и не скрывает точных адресов, имен и названий. Так вышло и со мной. Спустя три месяца появилась моя статья — без сокращений, со всеми именами и данными. Недели две спустя, в конце рабочего дня, подходит ко мне хозяин. Злой как черт. И говорит, чтобы я собирал вещички, а письменно он мне все изложит чуть позже. Поворачивается и уходит. Я тут же бегу к ближайшей телефонной будке и звоню Гансу Шмидту, из отделения ОНП (Объединение немецких профсоюзов. — Ред.) в Карлсруэ. Рассказываю ему обо всем и спрашиваю, как быть. Он советует работать дальше как ни в чем не бывало. Бегу назад, а у входа меня уже поджидает г-н Браун собственной персоной. Он понял, что я попытаюсь вернуться. И сообщает мне. что я уволен и могу катиться на все четыре стороны. Тут же вручает мне письменное уведомление:
В тот же день я подал жалобу на г-на Брауна и обратился за правовой помощью в профсоюз рабочих деревообделочной промышленности. По закону полагалось провести судебное заседание с целью примирения сторон. Но. как я узнал позже, мой бывший хозяин пытался отвертеться без суда.
Судебное заседание и слушание дела все-таки состоялись. Рядом со мной сидели представитель предпринимателя, юрисконсульт и представитель союза подмастерьев. Чуть поодаль — адвокат от моего профсоюза и Ганс Шмидт. Тут разразилась перепалка: хотели запретить Шмидту присутствовать на заседании. В конце концов согласились на том. что он пересядет на четыре ряда дальше сзади нас и будет молчать.
Началась бестолковая говорильня, иначе не назовешь то, что творилось в зале суда. Пустые аргументы и такие же пустые контраргументы. Наконец, судьям надоело препираться о том, что и так всем было ясно. Тогда суд вынес постановление, что, с одной стороны, моему обучению был причинен серьезный ущерб, а с другой — ученику не подобало писать статью против своего учителя (и хозяина). Что касается моей зарплаты за последние семь недель, которую я еще не получил, то юрисконсульт предложил мне отказаться в пользу г-на Брауна «хотя бы» от 100 марок. Юрист сам советовал мне нарушить договор о зарплате...
В общем, дело кончилось компромиссом. С меня взяли обещание впредь не вредить г-ну Брауну, а также заверение, что я не хотел причинить ему зла своей статьей в журнале. О содержании статьи на суде даже не упоминалось. Суду было достаточно голословного утверждения г-на Брауна, что в статье все неправда, и вопрос о нарушении им своих обязательств по профессиональному обучению и безопасности труда почти не обсуждался.
Г-н Браун еще долго тянул с выплатой денег, которые мне причитались. Ясно, что из мести. Потом все же заплатил, но удержал 39,9 марки, будто бы как отчисления на случай болезни.
Я работаю теперь в другом месте, но в фирме «Браун» все остается по-старому. Что был суд, что его не было...
Меня вышвырнули на улицу за то; что написал в журнале «Ран», как в нашей фирме поставлено «профессиональное обучение». Расскажу все по порядку.
Я только-только окончил школу и хотел стать столяром. Обратился в фирму «Браун». Принял меня лично г-н Браун, хозяин предприятия. Он описал блестящие перспективы, которые открывает работа в его фирме: современное производство, выпуск мебели по заказам магазинов. Ну повезло, радовался я и через неделю приступил к работе. Это было 1 сентября 1973 года. Я надеялся, что на таком небольшом предприятии у них наверняка найдется время, чтобы посвятить меня в тонкости столярного дела.
Ерунда... Никто и не думал учить меня. Сунули в руки щетку: подметай-ка пол! Так и пошло — подметаю, клею оконные рамы, таскаю доски. Я. конечно, не против, пожалуйста, все сделаю, только делу бы учили.
Но хуже всего, что меня заставляли работать с пульверизатором. Занятие не только ничего не дающее ученику, но и вредное для здоровья. Мы имели дело с лаком на нитро-основе. Красили в небольшой комнатенке, окна закрыты. Но, даже когда их открывали, мы еле видели друг друга — как в тумане. Только если кому-нибудь из рабочих становилось плохо, заводили разговор о том, как опасна эта работа. Ни вентиляции, ни защитных масок — ничего. А г-н Браун предпочитал никогда не заглядывать в нашу «газовую камеру».
Фирма водила за нос службу надзора за условиями труда. Г-н Браун кормил всех сказками о том, что он вот-вот начнет строить новое помещение и участок уже, мол, арендован. И разговоры о вентиляции в старых цехах временно замолкали. Мы-то знали, что он арендовал участок не для промышленного строительства. Но даже когда эти сведения дошли до службы надзора за условиями труда, г-н Браун уперся на своем и опять добился разрешения «в порядке исключения» работать по-старому.
За весь срок, отведенный на мое обучение, я не получил практически ничего из того, что было расписано по пунктам в плане профессиональной подготовки. Мой шеф рассуждал так: надо же кому-то и мусор выгребать, а кому же, как не ученику!
Профсоюзные правила хозяин фирмы не ставил ни во что, даже больше того — с тем, кто о них заикнется, один разговор: уволю, и точка! Он и мне пригрозил, чтобы я не вздумал обратиться за помощью в профсоюз. Мол. мигом окажусь на улице. Да-да. так и говорил. А как он злился, если кто-нибудь болел и не выходил на работу...
Я завел дневник, стал записывать все. что происходит в наших мастерских. Я твердо решил рассказать в печати. как шло мое «профессиональное обучение». И вот однажды я послал свои записи в журнал «Ран». Мне хотелось предупредить других, чтобы они. нанимаясь в ученики, не были такими же доверчивыми, как я. и не строили иллюзий.
Журнал «Ран» известен тем. что он не боится затрагивать острые вопросы и не скрывает точных адресов, имен и названий. Так вышло и со мной. Спустя три месяца появилась моя статья — без сокращений, со всеми именами и данными. Недели две спустя, в конце рабочего дня, подходит ко мне хозяин. Злой как черт. И говорит, чтобы я собирал вещички, а письменно он мне все изложит чуть позже. Поворачивается и уходит. Я тут же бегу к ближайшей телефонной будке и звоню Гансу Шмидту, из отделения ОНП (Объединение немецких профсоюзов. — Ред.) в Карлсруэ. Рассказываю ему обо всем и спрашиваю, как быть. Он советует работать дальше как ни в чем не бывало. Бегу назад, а у входа меня уже поджидает г-н Браун собственной персоной. Он понял, что я попытаюсь вернуться. И сообщает мне. что я уволен и могу катиться на все четыре стороны. Тут же вручает мне письменное уведомление:
«Дорогой г-н Лустиг! Сегодня мне попал в руки экземпляр журнала «Ран» за май 1975 года, в котором я обнаружил статью, а также фотографию моего ученика Лустига. В статье содержатся грубые измышления обо мне и моей фирме. В связи с этим обстоятельством я не расположен держать Вас далее учеником на моем предприятии и вынужден немедленно прекратить Ваше обучение».
В тот же день я подал жалобу на г-на Брауна и обратился за правовой помощью в профсоюз рабочих деревообделочной промышленности. По закону полагалось провести судебное заседание с целью примирения сторон. Но. как я узнал позже, мой бывший хозяин пытался отвертеться без суда.
Судебное заседание и слушание дела все-таки состоялись. Рядом со мной сидели представитель предпринимателя, юрисконсульт и представитель союза подмастерьев. Чуть поодаль — адвокат от моего профсоюза и Ганс Шмидт. Тут разразилась перепалка: хотели запретить Шмидту присутствовать на заседании. В конце концов согласились на том. что он пересядет на четыре ряда дальше сзади нас и будет молчать.
Началась бестолковая говорильня, иначе не назовешь то, что творилось в зале суда. Пустые аргументы и такие же пустые контраргументы. Наконец, судьям надоело препираться о том, что и так всем было ясно. Тогда суд вынес постановление, что, с одной стороны, моему обучению был причинен серьезный ущерб, а с другой — ученику не подобало писать статью против своего учителя (и хозяина). Что касается моей зарплаты за последние семь недель, которую я еще не получил, то юрисконсульт предложил мне отказаться в пользу г-на Брауна «хотя бы» от 100 марок. Юрист сам советовал мне нарушить договор о зарплате...
В общем, дело кончилось компромиссом. С меня взяли обещание впредь не вредить г-ну Брауну, а также заверение, что я не хотел причинить ему зла своей статьей в журнале. О содержании статьи на суде даже не упоминалось. Суду было достаточно голословного утверждения г-на Брауна, что в статье все неправда, и вопрос о нарушении им своих обязательств по профессиональному обучению и безопасности труда почти не обсуждался.
Г-н Браун еще долго тянул с выплатой денег, которые мне причитались. Ясно, что из мести. Потом все же заплатил, но удержал 39,9 марки, будто бы как отчисления на случай болезни.
Я работаю теперь в другом месте, но в фирме «Браун» все остается по-старому. Что был суд, что его не было...
Перевел с немецкого Б. КЛИМАНОВ